Немного поэзии - немного прозы

Вика посоветовала мне завести страничку в "Творчестве". Буду сюда вносить вещички своего творчества.

Суперблиц. «А я теперь хочу свободы!..» (автор Всегда ЗлАЯ [15] )

____________________­_________________
Анн-Зарни, Зарни, Зарни-Ань* — божество Севера, северная Заря, дочь шаманки-йети и божества Ветра.
Ку́рник** — на Севере курником называют небольшие рыбные пироги. Готовятся они при “курящемся” в верхнем отверстии печи пару, отсюда и их название.

Весна в Дикую пущу всегда приходит нежданно-негаданно. Нет, её, конечно, ждет все живое в землях Великих драконов, но между талыми снегами и цветущими полянами порой всего несколько часов. Иногда складывается такое ощущение, что ленивое Мирроу словно забавляется с обитателями лесного царства: снежный саван из лесной прохлады устремляется бурными потоками в неровности дорог и троп, заполняя вешними водами колею, оставленную колесами телег. Доверху наполненные годовым запасом зерна мельника Ферапонта телеги деловито скрипят, раскачиваясь и разбрызгивая прошлогоднюю грязь в разные стороны, словно сытые зорбы, случайно забредшие с Огненных земель. А потом происходят настоящие чудеса: богиня Аладея, сладко позевывая, проходит заповедными тропами, и разноцветные гальфиды и неугомонные зигреды начинают свою весеннюю суету, прячась от назойливых, ярящихся лучей Мирроу в благоухающих соцветиях жеманных нарциссов и скучающих ирисов. Южный ветер шаловливо срывает золотистые лепестки бутонов, бросая их под ноги торопливых прохожих. И все жители Дикой пущи понимают, что Весна пришла в мир Фэо грандиозно и царственно, что больше не надо бояться ночных заморозков и что теперь владения Шеары будут прогреваться с каждым днем всё сильнее и сильнее.
Леший Фрог, сидя на завалинке у своей землянки, чинил лапти, когда к нему подошла вся запыхавшаяся ведьма Гредея. Колдунья тащила огромную тележку с разным хламом: здесь были и запыленные бутыли с отворотными магическими зельями, и сушеные лапки жаб с болота Богельфа, и куриные лапки птенцов Гур, и треснувшие палантиры, и сломанные магические жезлы, и огарки чакровых свечей, и панцири Дайгонов, и перья рох, и залитые вином гадальные карты, и проржавевшие ритуальные ножи, и пустые колбы, а сверху все это магическое обилие довершал маленький гробик, обитый дешевой черной тканью. Леший недоверчиво посмотрел на колдунью и недовольно пробурчал в седую бороду:
— И куда же, матушка, ты везешь всё это добро?
— Да в лес на мусорку, — пояснила Гредея, еле переводя дыхание.
Хозяин леса бросил наземь лапти и, встав с завалинки, деловито подошел к телеге с мусором:
— Хм, а в моем лесу есть свалка мусора?
Гредея виновато потупилась и скороговоркой стала объяснять:
— Фрог, понимаешь, просроченные зелья, сгнившие коренья трав, сломанные предметы магии… А тут — весна! Хочется чистоты в избе, обновления. Пыль погонять…
— И захламить МОЙ лес! — гневно подытожил леший, делая акцент на слове “мой”. — Нет, матушка, так дела не делаются! В МОЙ лес никакого хлама ввозить не надо!
— А как же весна? — упавшим голосом произнесла Гредея.
— А весна у меня в лесу! А зимний бардак пусть будет у тебя дома! — не сдавался леший.
Ведьма обиженно поджала губы и сквозь зубы злобно произнесла:
— Ладно-ладно, Фроша, ты у меня еще придешь за настойками от ревматизма!
Аргумент Гредеи безотказно подействовал на Фрога, леший стал бегать кругами вокруг телеги с хламом, периодически взлохмачивая руками седые волосы на голове. А затем лешего осенило:
— А знаешь что! А давай мы в моей избе откроем клуб анонимных любителей хлама!
Гредея от удивления выпучила глаза на Лешего:
— Да кому этот хлам нужен?!
— Ээээ, матушка, главное в любом деле — правильно преподнести товар! — Фрог деловито потер ручонками в предвкушении первозданной лесной чистоты.
Сказано — сделано. Из сарая леший притащил огромный кусок бересты, бережливо припрятанный им еще позапрошлой зимой на всякий случай от вездесущих и прожорливых кроликов, не только с начала этого года теряющих свои кроличьи мешки, но и изрядно уничтожающих стволы деревьев. Гредея в своих закромах нашла синюю краску, сваренную из слизи и яда Гурральдия Корра. А затем леший, бойко обмакнув свой палец в краску (за неимением кисточки), почти старательно вывел кривыми буквами:



Ведьма внимательно прочла вывеску и недоверчиво посмотрела на Фрога:
— А когда, отец мой, ты успел получить диплом психотерапевта?
Леший хихикнул и заговорщически подмигнул Гредее:
— Так ты, дитя склероза, его мне вчера и выдала! Али забыла? Ты же хочешь избавиться от хлама? Или нет?
Гредея поняла намек лешего и, притащив из дома гербовую бумагу, некогда почти случайно забытую у нее старцем Багуроном, который тоже, как и леший, страдал от болей в спине и периодически пользовался услугами колдуньи, вывела размашистым почерком:

“Выданный ведьмой Гредеей ДУПЛОМ
лешему Фрогу
в том, что он является психотерапевтом.
Подпись: Ведьма Гредея.
Дата: Это было вчера”.

— Ээээ, королева грамотности и чистописания, надо было писать “диплом”, хотя… — Леший в очередной раз почесал затылок. — Для лешего “дуплом” как-то роднее звучит. Сойдет!
Взяв молоток и гвозди, леший решительно прибил вывеску к двери, а “Дуплом” повесил в избе на клейкую слизь мокрицы Уицы.
Из-за одного ржавого гвоздя кусок бересты с вывески отвалился и осталась только часть вывески:



Ведьма и леший, увидев плоды своих праведных трудов, радостно обнялись. Осталось дело за малым — найти клиентов для “психа” Фрога.



Весна — это не только ласковое Мирроу, но и порой затяжные весенние дожди. Утром небо над жилищем Фрога нахмурилось, и первая дождевая капля звонко ударила по оконному стеклу, затем дождь яростно забарабанил по крыше, по цветущим деревьям, по лесным тропам, смывая зимнюю грязь и пыль. Густая занавесь дождя размывала видимость мира на расстоянии вытянутой руки. Тела странников знобило. А лесное зверье, прячась в норах и дуплах, периодически высовывало из своих теплых укрытий носы и клювы, боясь затопления своих жилищ и в любую минуту готовясь к спасительному бегству наружу. Телега с мусором от Гредеи по-прежнему как памятник бесхозяйственности стояла перед домом Фрога, а клиентов все не было и не было. Леший заботливо прикрыл ведьмин мусор брезентовым тентом и грустно вздохнул: похоже его план провалился и придется ведьме разрешить мусорить в его лесу! А Фрог жутко страдал, когда Шуарский лес подвергался захламлению! Видя раскиданные по всему лесу фантики, которые не успели воители сдать фее Леолине во время апрельского события, Фрог рычал, словно раненый беронский тигр, вырывал волоски из седой бороды, проклинал любителей конфет. Он ненавидел корвусов, что вытаптывали его, Фрога, чудесные поляны масляники. Ненавидел воителей, убивающих живность ради ольховой пыльцы. А сейчас Фрог в тайне даже для самого себя ненавидел Гредею, ведь это именно она хотела из его леса сделать помойку! Каждый день Фрог неистово молился богине Аладее, чтобы та помогла ему с мусором ведьмы. И однажды молитвы лешего были услышаны…
В дверь робко постучались. Затем стук повторился уже более настойчиво. Фрог нехотя слез с теплой печки, недовольно поморщился, не желая в землянку впускать сырость и дождевую прохладу, и прошлепал босыми ногами к двери. На пороге стояла незнакомка в длинном черном плаще с глубоким капюшоном. Струи дождя стекали с девушки веселыми ручейками на земляной пол.
Дама старательно пряталась в фалдах своего плаща, но приницательный леший понял уже по безвкусному парфюму, что перед ним путана Мариэтта. Для хозяина леса не было секретов: он безошибочно узнавал людей по запахам. На Фрога буквально дохнуло облаком дешевых огрийских ароматов. Леший ненавидел искусственные запахи духов дам, ему куда ближе были ароматы лесных полян. Но это была его первая клиентка. Леший ликовал и… терпел.
Девушка наигранно томно вздыхала, прижимая влажный платок к глазам. Фрог поморщился от своей первой клиентки с дурной репутацией, но делать нечего, ведь он же — “дупломированный” специалист!
— Голубушка, что же с Вами плохого приключилось? — как можно сочувственнее произнес Фрог, когда его первая пациентка грациозно присела на краешек предложенного пенька, используемого хозяином дома вместо табуретки.
— Я боюсь влюбиться! — рыдала путана.
— Влюбиться? — удивился леший. — Все дамы в Вашем возрасте мечтают влюбиться!
— Мне нельзя влюбляться в клиентов! — трагическим голосом произнесла путана. — Тогда я не смогу продавать своё тело!
— От Вашей фобии у меня есть чудесное лекарство! — радостно сообщил Фрог и, выбежав во двор, приволок из телеги ведьмы ящик просроченных отворотных зелий.
— И это поможет? — недоверчиво спросила путана.
— Душечка, добавляйте зелье в чай, и Вы никогда не полюбите своих клиентов! — хихикнул Фрог.
А затем леший с удовольствием наблюдал, как путана с огромным трудом нагружает своего промокшего “до нитки” под весенним ливнем беронского тигра склянками с магической настойкой.
Вечером, довольно попыхивая махорочкой, леший поведал Гредее, как избавился от части её мусора. Ведьма с ужасом произнесла:
— Фроша, ты же отдал просрочку! Зелье от времени стало слишком концентрированным!
А хозяин леса только и посмеивался в бороду.
Через некоторое время даже до безлюдных мест Шуарского леса дошли слухи, что нрав путаны сильно испортился и она стала поколачивать своих клиентов. Кто-то любил погорячее, поэтому дерзость Мариэтты принесла ей дополнительный доход и славу горячей штучки. К счастью, со временем просроченное зелье кончилось и всё вернулось на свои круги.



И снова ни одного клиента! Леший снова молился своей любимой богине Аладее о даровании ему посетителя или посетительницы. Однажды утром в дверь постучались. На этот раз посетительница была крупных габаритов, ее лицо скрывали огромные солнечные очки. Это была хозяйка трактира красотка Мэри. Ароматы жаркого, тушеной рохи, жареного кодрага буквально накрыли лешего. Его голова закружилась от пищевых благовоний.
— Матушка, что Вас привело в нашу лесную глушь? — поинтересовался “психиатр”.
Мэри тяжко вздохнула и, еле уместившись на табуретке-пеньке, начала свою многострадальную историю:
— Мой трактир процветает, но в моей душе живет вечный страх, что людям захочется что-то особенное, а не только жареную ножку кодрага! У моего конкурента на том берегу даже название трактира креативнее — “В глотке Гурральдия”!. А у меня всё такое банальное, обычное!
— В трактире главное — вкусная пища, — попробовал возразить клиентке Фрог и невольно улыбнулся, наблюдая, как пухлая дама пытается “угнездиться” на небольшом пеньке, словно девятихвостый Рангасский лис, у которого то один, то второй, то девятый хвостик вылезает из гнездовья.
Мэри недовольно сверкнула на “врача” глазами:
— Значит, Вы мне отказываетесь помогать с моей фобией?
— Что Вы, что Вы, голубушка! — участливо замахал леший руками и побежал к телеге Гредеи, извлекая оттуда разный магический мусор, а затем затащил огромный мешок хлама в избу. — Креатив, говоришь?
Леший протянул панцири Дайгонов Мэри. Красотка опешила от такого “креатива”, а леший поведал ей свою идею:
— Убери обычные тарелки — вместо них используй эти панцири. Обвесь стены трактира сушеными лапками жаб с болота Богельфа, куриными лапками птенцов Гур, магическими жезлами и ритуальными кинжалами, а столики укрась чакровыми свечами.
Счастливая Мэри кинулась на шею Фрогу, но, не рассчитав свой вес, сбила щупленького хозяина Шуарского леса с ног. “А у этой красотки Мэри поступь эндарга!” — подумал леший, придавленный центнером безумной красоты…
Всё бы ничего, но из-за необычной атрибутики в трактир Мэри стали захаживать обитатели неживого мира, пугая старых клиентов, благо, что у нежити деньжата всегда водятся, и красотка Мэри стала, как говорится, не в накладе. Правда, со временем тарелки-панцири раскололись, огарки свечей догорели, сушеные лапки жаб и кур были случайно съедены нежитью, а ритуальные жезлы и ножи были просто разворованы на память о чудесном трактирчике Мэри, но для хозяйки трактира был дан хороший старт для творческих экспериментов.
Слава о чудесном докторе Фроге разлетелась по всему Огрию. И клиенты повалили к нему, как из рога изобилия.
Как-то добродушный мельник Ферапонт привез в телеге завернутую в сети полудевушку-полурыбину в огромном чане с водой. Лешего буквально накрыл “аромат” тины, болотины и рыбы. Но этот запах был естественным и вполне нравился лешему, хотя он нередко любил поконфликтовать с Речной девой или богиней водных пространств Нимфеей — это было вполне в “русле” скрипучего, вечно всем недовольного характера лешего. Русалка Сорена (а это была именно она) боялась, что когда-нибудь Мирроу сожжет ее прекрасные глаза. Фрог ей отдал пустые колбы, разбив которые русалка получит разноцветные камешки, что со временем подточит поток водопада Лумирья. Теперь Сорена могла любоваться красотой Мирроу через стеклышки и не бояться стихии огня. Жаль, что со временем эти прекрасные стеклянные камни были разворованы туристами, но боязнь Мирроу у Сорены прошла, а это главное.
Через пару дней незнакомец в черном плаще с головы до пят распространил в землянке лешего запах авантюризма. И снова Фрог отгадал очередного анонима. Мошенник Глум страшился когда-нибудь сказать правду. Чтобы врать как можно красноречивее, он получил от Фрога мешок с треснувшими палантирами. Никогда еще Глум не врал так искусно и красиво! Со временем мошенник так увлекся байкосложением, что забросил свою подпольную лавку. К счастью, его сказки разлетались огромными тиражами. Правда, постепенно все сломанные палантиры пришли в окончательную негодность и перестали “вещать” сказочное творчество, а Глуму пришлось снова вернуться к своим незаконным делишкам. Но врать Глум научился профессионально, а страх сказать правду улетучился окончательно.
Шулер Катала вошел в избу лешего в широкополой шляпе, глубоко надвинутой на глаза для конспирации, распространив по комнате запашок неправедно заработанных денег. Новый пациент боялся, что перепутает когда-нибудь крапленые карты с обычными и проиграет или что его обман когда-нибудь раскроется. Залитые вином гадальные карты Гредеи враз перекочевали из телеги в карман шулера. Теперь Катала мог не только виртуозно обманывать посетителей трактира, но и угадывать их желания, слишком тайные желания, после чего Катала был не раз бит своими клиентами, но лучше получать тумаки за гадание, чем за шулерство, так что лечебной магией Фрога Катала был вполне доволен.
В одеяниях жителей пустыни Рахдарии однажды пришел к лешему мудрец Панеоник. Но от мужчины в маскарадном костюме шел запах книжной пыли и сырости библиотек, а не аромат суховеев пустынь, так что Фрог моментально узнал нового клиента. Посетитель хотел научиться писать летописи мира Фэо. Но гусиные перья предательски ломались, лишь только он увлекался различными словесными вывертами от “смеркалось” до “вечерело”, боясь написать слишком сухо и пресно. Целый мешок перьев радужной рохи был подарен мудрецу Фрогом. Правда, летописи Панеоник так и не научился создавать, зато его комиксы были удостоены наивысшей литературной награды от Шеары несравненной. И хоть со временем мешок чудесных перьев от Гредеи был опустошён, зато сбылась тайная мечта мудреца увидеть верховную богиню Фэо.



Леший сидел на завалинке и вертел в руках маленький гробик, обитый дешевой черной тканью:
— Ну куда тебя я пристрою? Бесполезная ты вещица.
Леший печально вздыхал, жмурился та теплое майское Мирроу, покуривая табачок. Весь хлам пристроил, кроме этого!
Вдруг деревья зашумели, птицы затихли, а цветы до земли склонили свои душистые венчики. А вокруг распространилось дивное благоухание сказочного разнотравья. Перед лешим стояла Она! Его мечта. Его несравненная богиня. Надо сказать, что любимым цветом Фрога был зеленый. Он любовался божественным лицом цвета весенних трав, ее волосами, в которых словно запутались лесные тени с лесной прохладой и листьями папоротника, изумрудными глазами, ее тонкой и нежной кожей нежно-оливкового цвета. Самый большой страх лешего был вызвать недовольство Аладеи.
— У меня тоже есть фобия, — призналась богиня. — Я боюсь трупов и похоронных принадлежностей. Бог мертвых часто любит шутить надо мной, подкладывая такие же гробики.
Аладея кивнула в сторону игрушечного гробика в руках Фрога. И лешего в очередной раз осенило:
— О богиня жизни и плодородия, позволь мне помочь тебе.
Посмотрев внимательно на камни, лежащие у корней огромного дерева, Фрог приметил там упитанного мясного жука, греющегося в лучах весеннего Мирроу. Схватив насекомое, Фрог посадил свою добычу в маленький гробик и захлопнул крышку мрачного предмета. Жук недовольно зажужжал, оказавшись в замкнутом пространстве.
— Брат, не сердись, ты нам нужен для научного эксперимента, — примиряюще сказал леший и пояснил свою идею богине. — Матушка, а давай устроим похороны мясного жука!
Сердце мясного жука ушло от страха в пятки (благо, что пяток у него было восемь, как и количество лап), а Аладея чуть не упала в обморок от одного слова “похороны”.
— Что я должна делать? — удивилась богиня.
— На похоронах надо оплакивать покойника! — подсказал Фрог, слыша, как жук недовольно жужжит в гробике.
И Аладея запричитала на весь Шуарский лес:
— Ах, какой был мясной жук! Не жук — а настоящий избранник богов! Как красиво он умел греться в лучах Мирроу, как грациозно ползал по стеблям нарциссов и ирисов! Так звонко умел жужжать, когда южный ветер теребил его прекрасные усы!
Жук заслушался мелодичным плачем Аладеи и затих. Фрог, испугавшись, что жук задохнулся в гробике, приоткрыл крышку странной ритуальной вещицы.
Мясной жук плакал, слыша добрые слова в свой адрес от Аладеи, и размазывал лапками слезы по своей пушистой мордочке. Никто никогда так не хвалил Мясного жука! А тут сама богиня поет ему дифирамбы, правда, посмертные. Увидев эту картину, Аладея звонко рассмеялась на весь Шуарский лес, отчего радужные рохи испуганно встрепенулись и поднялись в бездонные голубые небеса Огрия.
— Пожалуй, я этого малыша возьму к себе домой, уж очень он мне приглянулся, — Аладея улыбнулась Фрогу, — И теперь если Бог мертвых и проклятых захочет надо мной шутить такими гробиками, я буду не бояться смерти, а смеяться, вспоминая похороны мясного жука. Кстати, а гробик будет хорошим домиком для моего нового питомца.
Аладея наклонилась и очень ласково поцеловала в лобик невысокого лешего. От божественного поцелуя страхи Фрога вызвать гнев богини плодородия куда-то моментально улетучились.
“Выходит, я тоже излечился от своей фобии!” — ликующе подумал леший.
Жук перестал плакать и радостно побежал по руке своей новой хозяйки.
После этого случая богиню Аладею часто видели с Мясным жуком, гордо восседающим у нее на плече.



Какое же счастье избавиться от мусора! Леший, видя пустую телегу Гредеи, пустился в пляс, притопывая лапоточками и прихлопая в такт ладонями. А затем сбегал в сарай за новым куском бересты и, прибив чистую бересту под фразой “Клуб анонимных любителей хлама”, частично закрывая ею старый текст, дописал:



Кто-то сзади кашлянул. Фрог повернулся на звук. Перед ним стоял старец Багурон, правитель Огрия. Впервые посетитель не прятался за масками и маскарадными костюмами. От него распространялся жутко неприятный лешему запах городской суеты и пыли.
— Эх, кажется, я опоздал, — грустно произнес Багурон. — И мне никогда не избавиться от своих страхов!
Лешему стало жалко Багурона, но чем он может помочь гостю, ведь телега с хламом Гредеи абсолютно пуста?
— Что же беспокоит правителя Огрия? — поинтересовался Фрог для приличия, понимая, что на этот раз больному помочь не сможет.
— Много лет я наблюдаю сломанную телегу, боюсь, что ее уже никто и никогда не починит! А годы идут. Горожане смеются, что на Центральной площади много веков валяется телега без починки. Из-за этого обо мне по всему Фэо ходят дурацкие шутки. Типа в Огрии две рухляди — Багурон и старая телега.
Леший, услышав шутку, скрипуче рассмеялся, но, видя обиженное лицо правителя Огрия, взял себя в руки и, как можно вежливее, предложил:
— Знаешь что, Багурон, а забирай телегу Гредеи!
Багурон радостно покатил телегу по проселочной дороге.
А леший снова пустился в пляс, придумывая, как по ходу пьесы объяснить ведьме пропажу ее почти новой телеги. Да и в конце концов психотерапевт он или нет?



Вот так иногда из хлама, неведомый читатель, прорастают цветы прекрасного творчества и неуемной фантазии, где главное — вовремя начать уборку в своем помещении и в своей душе. И никакие фобии не омрачат весенний шелест леса, трепетный полёт Гальфиды и дуновение игривого майского ветерка.

________________________________________­­___
Лития* — заупокойная служба.

Песнь о слезах и розах
и о путешествии в лабиринт Неизвестности

Примечания:

Средневековая эпическая поэма * — жанр средневековой поэзии, где проза и поэзия чередуются, причем проза не дополняет поэзию, а дублирует содержание поэзии. Проза поясняет поэзию, но не является ключевой в построении произведения. Именно в лирических фрагментах средневековой эпической поэмы заложены основные переживания героев и сюжет произведения.

Поэтический калейдоскоп** — особый вид построения поэмы, напоминающий собой лабиринт, где каждая глава, каждая новая локация и каждый новый поворот сюжета написан в новом жанре и в новом ритме стиха (Стих в данном контексте — одна строка стихотворения). Это любимый вид стихотворчества жителей Эргама (прим. Геламбера).

Пучхэчху́м***— танец с веерами.

Приложение:

Краткое содержание поэмы, изложенное летописцем Геламбером:

Черный рыцарь — сын знатных людей Хаира. Он влюбляется в дочь простого моряка Сеймура за ее любовь к свободе. Тери пишет любовное послание Эстер, но Гидвер не верит в чистоту намерений девушки и подменяет письмо друга. Эстер в отчаянии решает пожертвовать своей жизнью ради Эргама, где они хотели венчаться. Эстер горожане решают принести в жертву Селесте в надежде, что Селеста не разрушит Эргам. Селеста принимает жертву горожан и спускается в гробницу вместе с Эстер. Черный рыцарь (Тери) просит своего друга Гидвера помочь ему спасти Эстер. Селеста обещает дать свободу Эстер, если Тери победит подземное чудовище. Гидвер тайно ломает меч Тери, так как считает, что Эстер не пара рыцарю. Тери погибает от лап чудовища. Эстер бросается в ноги Селесте, та обещает оживить Тери при условии, что Эстер повеселит Селесту. Селесту веселят лишь слезы! Эстер танцует танец с веерами — цветами печали. Весь подземный мир плачет.
После танца девушка превращается в статую Незнакомки. Селеста выполняет своё обещание, оживляет Тери, вдохнув в него частицу своей души. Однако прежнего Тери уже не вернуть — юноша становится знаменитым по своей жестокости на всю округу палачом: Черным рыцарем без имени. Только во время полнолуния Черный рыцарь вспоминает на время о своей любви, но проклятие Селесты слишком сильное, чтобы спасти Эстер, а времени на подвиг слишком мало. Говорят, что в такие мгновения слезы текут из глаз и Черного рыцаря, и статуи Незнакомки, превращаясь в удивительный черный жемчуг, цены на который растут на черном рынке все выше и выше, а черные розы распускаются в садах Хаира.





Присяга — Тери дал в своем любовном послании присягу любить Эстер.
Охота началась — Тери бросает вызов древнему злу и проигрывает.
Родство душ — чувство между Тери и Эстер.
Единство с алтарем — Эстер приносит себя в жертву ради жителей Эргама.
Смятение — то, что ощущает Эстер, когда ей Селеста дает в руки настоящее любовное послание от Тери.
Взгляд в прошлое — в полнолуние проклятие Селесты немного ослабевает и главные герои вспоминают о былых чувствах.
Предательство — Гидвер трижды из-за благих намерений предает Тери (переделывает любовное послание, оговаривает Эстер после ее добровольной жертвы ради Эргама, ломает меч Тери).
Наказание гордыни — Чаша Селесты, откуда делает глоток Тери.
Мольба о помощи — Мольба Эстер Селесте о спасении Тери.
Постой и послушай — статуя Незнакомки обречена на вечное стояние в лабиринте, но иногда она слышит музыку души Черного рыцаря.

Песнь о слезах и розах
и о путешествии в лабиринт Неизвестности

Примечания:

Средневековая эпическая поэма * — жанр средневековой поэзии, где проза и поэзия чередуются, причем проза не дополняет поэзию, а дублирует содержание поэзии. Проза поясняет поэзию, но не является ключевой в построении произведения. Именно в лирических фрагментах средневековой эпической поэмы заложены основные переживания героев и сюжет произведения.

Поэтический калейдоскоп** — особый вид построения поэмы, напоминающий собой лабиринт, где каждая глава, каждая новая локация и каждый новый поворот сюжета написан в новом жанре и в новом ритме стиха (Стих в данном контексте — одна строка стихотворения). Это любимый вид стихотворчества жителей Эргама (прим. Геламбера).

Пучхэчху́м***— танец с веерами.

Приложение:

Краткое содержание поэмы, изложенное летописцем Геламбером:

Черный рыцарь — сын знатных людей Хаира. Он влюбляется в дочь простого моряка Сеймура за ее любовь к свободе. Тери пишет любовное послание Эстер, но Гидвер не верит в чистоту намерений девушки и подменяет письмо друга. Эстер в отчаянии решает пожертвовать своей жизнью ради Эргама, где они хотели венчаться. Эстер горожане решают принести в жертву Селесте в надежде, что Селеста не разрушит Эргам. Селеста принимает жертву горожан и спускается в гробницу вместе с Эстер. Черный рыцарь (Тери) просит своего друга Гидвера помочь ему спасти Эстер. Селеста обещает дать свободу Эстер, если Тери победит подземное чудовище. Гидвер тайно ломает меч Тери, так как считает, что Эстер не пара рыцарю. Тери погибает от лап чудовища. Эстер бросается в ноги Селесте, та обещает оживить Тери при условии, что Эстер повеселит Селесту. Селесту веселят лишь слезы! Эстер танцует танец с веерами — цветами печали. Весь подземный мир плачет.
После танца девушка превращается в статую Незнакомки. Селеста выполняет своё обещание, оживляет Тери, вдохнув в него частицу своей души. Однако прежнего Тери уже не вернуть — юноша становится знаменитым по своей жестокости на всю округу палачом: Черным рыцарем без имени. Только во время полнолуния Черный рыцарь вспоминает на время о своей любви, но проклятие Селесты слишком сильное, чтобы спасти Эстер, а времени на подвиг слишком мало. Говорят, что в такие мгновения слезы текут из глаз и Черного рыцаря, и статуи Незнакомки, превращаясь в удивительный черный жемчуг, цены на который растут на черном рынке все выше и выше, а черные розы распускаются в садах Хаира.





Присяга — Тери дал в своем любовном послании присягу любить Эстер.
Охота началась — Тери бросает вызов древнему злу и проигрывает.
Родство душ — чувство между Тери и Эстер.
Единство с алтарем — Эстер приносит себя в жертву ради жителей Эргама.
Смятение — то, что ощущает Эстер, когда ей Селеста дает в руки настоящее любовное послание от Тери.
Взгляд в прошлое — в полнолуние проклятие Селесты немного ослабевает и главные герои вспоминают о былых чувствах.
Предательство — Гидвер трижды из-за благих намерений предает Тери (переделывает любовное послание, оговаривает Эстер после ее добровольной жертвы ради Эргама, ломает меч Тери).
Наказание гордыни — Чаша Селесты, откуда делает глоток Тери.
Мольба о помощи — Мольба Эстер Селесте о спасении Тери.
Постой и послушай — статуя Незнакомки обречена на вечное стояние в лабиринте, но иногда она слышит музыку души Черного рыцаря.

То было лирическое, а это прозаическое=)

История одного страшного преступления

Круг подозреваемых был очень широк. Воевода Гидвер нервничал, как никогда. Обычно расследования давались ему легко. Но не в этот раз. Конечно, проще все черные делишки повесить на вора Чигрика и благополучно закрыть дело, как он обычно и делал. Да еще и от Веркирия получить похвалу за быстрое раскрытие сложного случая. Но что-то, похожее на совесть, останавливало Гидвера от выбора лёгких путей. Или была другая, тайная причина: Гидвер от скуки захотел поиграть в детектива!
— Итак, расскажите поподробнее, где Вы были вчера между двадцать одним часом и полуночью? — при этих словах воевода почесал тупым концом карандаша вспотевший от шлема и умных мыслей затылок, посмотрел влюбленным взглядом на свой головной убор, мирно лежащий на дубовой столешнице, и приготовился записывать показания очередного свидетеля, а возможно, и подозреваемого, а еще и более возможно, что подозреваемого номер один.
Глаза вора Чигрика нервно забегали от мысли, что он попался на этот раз очень глупо, да еще Чигрик, как назло, вчера изрядно перебрал в таверне “В глотке Гурральдия” и сам не помнил, что натворил, но основное правило воришек — всё отрицать — сработало и здесь на уровне подсознания, и жалобно всхлипнув, Чигрик выпалил скороговоркой:
— Ничего я не брал, Ваше благородие! Вчера я отмечал…
Чигрик осекся, потому что чуть не ляпнул далее “Десятилетие своей первой кражи”. Видя помятое лицо Чигрика после изрядной пьянки, воевода невольно подумал про железное алиби допрашиваемого, но настоящие детективы не доверяют словам и жалкому виду воров, поэтому напротив имени Чигрика Гидвер старательно вывел карандашом: “Пил в трактире Гливенса”. Однако тут же в скобках воевода сделал для себя пометку: “А на какие деньги пил Чигрик?”.
— Я тоже ничего не брала! — путана Магдалена кокетливо села на краешек стула, изящно перекинув ногу за ногу. — Я вчера в трактире отмечала десятилетие своей актерской деятельности.
— Знаем мы твою актерскую деятельность, — грубо прервал театральный монолог путаны Гидвер, а напротив ее имени карандашом сделал пометку: “У этой дамочки есть богатые клиенты, так что воровать ради денег безделушку она не станет, но у нее могут быть какие-нибудь личные мотивы, например, хотела отомстить потерпевшему”.
Следующей в списке подозреваемых была ведунья Марица. Рыжеволосая бестия посмотрела своим томным взглядом на Гидвера и со вздохами и охами произнесла:
— Вчера я тоже была в трактире в это время. Десять лет окончания школы провидцев — это же такая замечательная дата!
Гидвер недоверчиво посмотрел на Марицу: ему казалось, что такая приличная горожанка в такие забегаловки не ходит, что-то во всем ее признании было не так. Напротив имени ведуньи Гидвер нацарапал: “Оказывается, пьющая женщина, из кандидаток на роль моей будущей супруги вычеркиваем, как кандидатку на роль преступницы оставляем”.
— Ну а где были Вы, зеленоглазая голубушка? — иронично спросил воевода у сидевшей довольно тихо до этого момента в углу трактира Эдеры.
Эдера недовольно сверкнула глазами и буркнула:
— Там же, отмечала десятилетие открытия Зачарованного леса.
Напротив имени Эдера Гидвер написал размашистым почерком: “Эта древесная нимфа с таким маникюром может всё!”.
Поликарпыч горестно склонился над пустой бутылкой и тяжко вздыхал, но тоже поведал свою историю:
— Вчера я в трактире отмечал десятилетие своей пьяной жизни.
“За стакан алкоголя продаст родную матушку”, — сделал пометку у себя в блокноте юный детектив.
Даже Веркирий отмечал в трактире десятилетие кидания золотых монет в Пасть Фортуны. Гном Серафим праздновал десятилетие создания своей оранжереи, Гизедор — десятилетие переезда в руины на Плато безмолвия, Ящер — десятилетие после очередного десятилетия, как он бросал и вновь начинал курить трубку, Посланник неведомого — десятилетие, как его послали неведомо куда, вурдалак Голац — десятилетие, как он стал нежитью. Даже Гливенс и тот справлял десятилетие открытия своего трактира!
Записная книжка Гидвера к вечеру была вся исписана, а подозреваемые все шли и шли с показаниями. У Гидвера даже пальцы затекли от этой огромной писанины. Выходит, что вчера весь Хаир, кроме него, Гидвера, был с двадцати одного до полуночи в трактире и отмечал какое-нибудь десятилетие! Как весь Хаир мог поместиться в маленьком трактире и как могло так случиться, что праздничные даты у всех совпали? Гидвер вынул носовой платок из внутреннего кармана кальсон, поверх которых красовались не совсем удобные латы, и вытер свою вспотевшую лысину. Он уже ругал себя, что сразу не арестовал Чигрика, а стал расследовать это гиблое дело. Старейшина, точно, завтра утром ему сделает выговор. Но как сейчас ему, благородному воеводе, не потерять свое лицо на глазах огромной толпы? Поэтому Гидвер решил играть в сыщика до конца.
Важно пройдя туда-сюда по центру почти забитого магмарами донельзя трактира и многозначительно подняв к деревянному потолку палец, Гидвер начал свою речь дознавателя:
— Итак, дорогие мои соотечественники, посмотрите, как много вас здесь сейчас собралось, посмотрите, какая огромная толпа подозреваемых в чудовищном преступлении века стоит на улице! Как Вы думаете, что всё это значит?
— Что в Хаире много жителей! — подсказал Веркирий.
Гидвер хотел было возразить правителю Дартронга, но решил не испытывать свою судьбу и покорно кивнул головой.
— Как так вышло, что у вас у всех был в это время праздник? Это совпадение или сговор, чтобы запутать следствие и скрыть серьезные улики от всевидящих глаз закона и порядка? — Гидвер гневно оглядел притихших хаирцев.
— Отец родной, не томи! — послышался голос колдуньи Бругильды из толпы, — А то после вчерашнего отмечания десятилетия по созданию аппарата зельеварения у меня голова раскалывается. Что же такого чудовищного вчера в Хаире произошло, что ты нас всех собрал сегодня здесь?
— А вот что! Посмотрите на главную улику дела! На месте чудовищного по своей жестокости преступления лежало это, — с этими словами Гидвер потряс перед носами хаирцев какой-то листовкой.
Одна из завсегдатаев трактира Лейла изящно встала из-за столика и, подойдя к воеводе, не менее изящно взяла листовку из его рук, а затем выразительно прочитала:



— И? — Лейла невозмутимо посмотрела на Гидвера. — Это я писала по поручению Гливенса, а вышибала Завурий разносил вчера днем по домам.
— Картина преступления начинает вырисовываться! — снова палец Гидвера взлетел вверх к потолку.
— Да таких листовок по всему Хаиру хоть пруд пруди раскидано! — Лейла театрально закатила глаза к потолку, словно обдав холодным душем воеводу. — И вовсе это не картина преступления, а бизнес-план Гливенса!
— А меня, представителя правопорядка, не пригласили! Специально не пригласили, понимаешь, а у меня, может, тоже есть своё десятилетие! — с укором произнес Гидвер, — У меня чуйка на это: это не простое совпадение!
— У Вас давний конфликт с Завурием, — подсказала Лейла. — После того, как Вы его выгнали из патруля Дартронга, он был вынужден работать в трактире! И потом не пригласить Вас точно не является преступлением.
С доводами девушки сыщику спорить было сложно, но, может, она специально так запутывает следствие? Чтобы скрыть неловкость ситуации, Гидвер вытащил из кармана кальсон большую лупу и стал исследовать помещение трактира и его посетителей. На Бругильде Гидвер нашел обгоревшие листья табака — значит, покуривает тайно старая карга. На плаще Чигрика был найден волос Магдалены. Другой волос Магдалены был найден на кофте Веркирия (Новая пометка в блокноте напротив имени Веркирия значила: “Поди загулял от жены старый балбес”). Под ногтями гнома Серафима была найдена земля, и капитан Очевидность сделал вывод, что гном недавно работал в своей оранжерее (было бы странно, если бы гном ее, допустим, сжег).
Вдруг снаружи раздался шум. На Гидвера летело что-то в ярком камзоле, похожем на оперения заморского попугайчика.
— Вспомнил! Вспомнил, где я был вчера! — купец Галаш бойко протискивался сквозь толпу к Гидверу. Воевода деловито послюнявил карандаш, открыл последнюю страницу записной книжки и приготовился записывать новые детали преступления в показаниях потерпевшего, свидетеля, а может быть, и … преступника.

— Я вчера был в трактире Гливенса, — скороговоркой выпалил купец, тяжело переводя дыхание после расталкивания своими пухлыми локтями толпы у трактира.
С досады от неинтересных и бесполезных показаний Гидвер плюнул на пол, но, поймав неодобрительный взгляд хозяина трактира на себе, растер свой плевок носком солдатских сапог.
— Ну и что же вы необычного вчера заметили, господин Галаш? — скучающим тоном спросил воевода.
— Конфеты! Это были необычные леденцы! — купец держал в руках разноцветные леденцы на палочках. — Я привожу разные сладости из-за моря, но такие я вижу впервые, или видел когда-нибудь очень давно, но запамятовал! Утром я заметил, что эти леденцы валяются по всему Хаиру, точнее, они лежат на дороге…
— Они лежат и на полу таверны! — воевода только сейчас это заметил.
— Это не кондитерская фабрика Хаира и не мои заморские товары! — подытожил свою речь купец.
Гидвер послюнявил карандаш и написал в блокноте:
“Улики по делу о страшном преступлении:
Листовки Гливенса (Примечание: Гливенс собрал у себя весь Хаир. Зачем? Точно ли весь Хаир был в трактире? Проверить!)
Странные леденцы (Примечание: узнать производителя леденцов)”.
— Скажите, кто знает, что это за леденцы? — воевода обвел огромную толпу подозреваемых холодным и проницательным взглядом.
Из толпы вышел сиротка Лука, посасывая с нескрываемым удовольствием леденец, и сказал:
— Это новогодние леденцы, мы обычно их находим под елочкой! А сегодня, третьего июня, их раскидало по всему Хаиру! Это же так здорово для нас, сирот!
Гидвер кивнул Луке в знак благодарности за подсказку и сделал новое примечание в своих записях: “Новогодние леденцы летом! Чудеса в решете!”.
Затем воевода снова обратился к толпе:
— Никто не слышал в ту странную ночь ничего подозрительного?
Магмары отрицательно крутили головами и недоуменно пожимали плечами.
— На что я глухая бабка, но в трактире была очень громкая музыка! — ответила Гидверу Бругильда. — Мы только ее и слышали.
— Нет, другие звуки! — стал пояснять Гидвер. — В ту ночь я слышал на крыльце своего дома нечеловеческие звуки! Это были не звуки голосов детей Вулкана! Что-то странное и непонятное! Неужели никто, кроме меня, их не слышал?
Гидвер снова послюнявил карандаш и дописал новую улику:
“3. Нечеловеческие звуки, которые слышал только я”.
Гидвер встал из-за стола и нервно заходил по свободному центру трактира, не менее нервно выкрикивая в толпу:
— Как такое возможно, что никто ничего не видел и не слышал в ту ночь?
Толпа безмолвствовала.
— А все ли жители Хаира были вчера в трактире? — спросил воевода у потенциальных преступников.
— Тебя, батюшка, не было! — ответила очевидное Бругильда.
Если бы у воеводы были волосы на голове, он бы сейчас в сердцах их вырвал, но, к счастью, воевода был абсолютно лыс. Гидвера порой бесили глупость и наивность хаирцев.
— Начальник, нет тела — нет дела, — развязно подытожил Чигрик, — ты отпустил бы народ по домам!
— Молчать! — воевода недовольно сверкнул на вора глазами. — Вспоминайте, кого еще не было вчера в этом дурацком трактире! Я чувствую, что здесь имеет место серьезный заговор.
Толпа недовольно загудела. Наконец, укротитель Орфин ответил:
— Кажется, вчера здесь не было Бонны Бениты!
За хозяйкой питомника немедленно была послана стража Хаира, дабы допросить девушку. Ее дом был недалеко от заведения Гливенса, поэтому через полчаса девушка уже стояла перед Гидвером. Вид ее был ужасен: уставшие глаза, взлохмаченные волосы, кое-где кровь запеклась на щеках. Гидвер с ужасом посмотрел на окровавленное платье Бонны и начал допрос:
— Бонна, это Ваша кровь?
— Нет, — устало ответила девушка.
— Вы кого-то убили? — Гидвер решил задавать вопросы прямо в лоб.
Толпа притихла в ожидании интересного рассказа.
— Я убила вечер, — девушка грустно улыбнулась.
— Вы были свидетельницей преступления? — пытал Бонну Гидвер.
— Была,— девушка устало вздохнула, — Когда узнала, что Завурий ослушался Гливенса и не отдал Вам приглашение на праздник в таверну.
— О как, голубушка, то есть Вы сейчас признаетесь, что вместе с Гливенсом спланировали черное дело? — Гидвер торжествовал, что раскрыл серьезное преступление! Наконец-то, круг подозреваемых сузился до двух магмар.
Воевода дописал в блокноте: “Новая улика — окровавленное платье Бонны Бениты. Следовательно, убийца — или Бонна, или Гливенс!”
Вдруг Гливенс заговорил:
— Воевода! Неужели ты не видишь, что Бонна от усталости падает с ног? Не было никакого преступления в Хаире в тот злополучный вечер! Накануне Бонна пришла ко мне и рассказала, что ее домашние эльдрики вот-вот должны рожать! Следовательно, и в поместьях жителей Хаира у эльдриков тоже должно появиться потомство! Новогодних елочек нет, но в котлованах же живут эльдрики круглый год! Но эльдрикам для таинства рождения нужны одиночество и тишина. Вот мы с Бонной и придумали собрать весь Хаир у меня в трактире, чтобы не мешать малышам появляться на свет! Но вышла промашка. Завурий не отдал Вам приглашения! Именно у Вашего эльдрика от переживаний не выходил послед, вот Бонна и спасала малыша, принимая роды. Именно родовые крики эльдрика Вы и услышали!
— А леденцы? — недоумевая, спросил Гидвер.
— Это эльдрики нам с Бонной в благодарность натащили, — засмеялся Гливенс. — Правда, по дороге они теряли сладости.
— Ну и ну! — Гидвер ошарашенно опустился на стул. — Выходит не было никакого преступления?
— Ну, небольшое все же было, — Гливенс замялся. — Пропала пара серебряных чайных ложечек.
— Кажется, я знаю, кто их мог украсть, — Гидвер недовольно посмотрел на Чигрика и нервно постучал кончиками пальцев по столешнице. — Сам отдашь, или в темницу Дартронга пойдешь?
— Сам, — Чигрик виновато положил украденное на дубовый стол.
Постепенно жители Хаира стали расходиться, смакуя подробности нового преступления. А воевода все сидел и сидел безмолвно за столом, устало наблюдая, как Гливенс обслуживает последних засидевшихся в трактире клиентов.
— Гливенс, — наконец, выкрикнул воевода. — А принеси-ка мне пару бокалов холодного шиз-пива, уж очень начало лета выдалось жарким!
— А к шиз-пиву что прикажете принести? — учтиво спросил Гливенс.
— Орешков…

Наклонившись над котлованом в своем поместье, Гидвер заглянул вовнутрь норы. Три маленьких эльдрика мирно посапывало на теплом и мягком животе своей рыжей, уставшей от тяжелых родов мамы. Воевода погладил взрослого Эльдрика по голове. Тот недоверчиво пискнул и заурчал.
— Не бойся, малыш, я тебе гостинцев принес! — с этими словами воевода развернул кулек, сделанный из основной улики — листовки Гливенса, и высыпал гору аппетитных орешков в траву у входа в жилище Эльдрика.
Ну а дело “О страшном преступлении в Хаире” было благополучно закрыто на следующий день утром за отсутствием состава самого преступления.

Я сегодня видела на YouTube,
Как чайка заглотила белку целиком,
А я всегда думала, что чайки
возвышенные и прекрасные.
И парят они грациозно
над пенно-изумрудной волной.
Дайте своим крыльям отдых,
бескрылые и уставшие люди,
Может, чайка защищала своих детей?
А сегодня мучает меня безжалостный летний зной.
Я живу без движения и пускаю корни
в чужую землю, как трава на дальних морских берегах.
Уходящих никто и не вспомнит.
А морская пена похожа на альпийские в выси снега.
Мне казалось, что чайки в своем полете целуют рифы,
Что они нежные и возвышенные.
А сегодня мои странные рифмы
Еще страннее вышли бы.
Море смерти трогает раскаленный до бела песок,
Где растет ножевая осока.
Чайки не знают кораблей, уходящих в море, срок.
Чайки летают до назначенного кем-то срока,
Срываясь, падают на утесы,
Защищая своих писклявых детей.
Их ошибочно называют иногда “альбатросы”.
Плещется чайка — жди затяжных дождей.
Я уже и не знаю, какие нити движения
От поэзии Йоуна из Вёра привели меня к белым птицам.
Наверное, это не нить Ариадны, а нить непонятного постижения
Похожей на японскую поэзию странной страницы.