Немного поэзии - немного прозы

Вика посоветовала мне завести страничку в "Творчестве". Буду сюда вносить вещички своего творчества.

Ноябрит за окном и на сердце последняя осень,
Моросящей тоской этот день предзакатный объят,
Мы сегодня с тобой ни о чем с послевкусьем не спросим
Этот старый заброшенный, лунно-серебряный сад.
За мостом наш латунный фонарь полумрак раздвигает,
Капли влаги летят на дорогу из листьев и луж.
Улыбнешься, услышав вдруг грохот трамваев,
И промолвишь: “Какая поэзия — чушь!”.
И припомнишь мне странные все ассонансы,
Критикуя все бедные рифмы мои.
Где-то слышится Сплин
с его вечным и горьким “Романсом”,
С темнотой зрячих душ,
Но в конце безутешной строки.
Ноябрит за окном. И душа, что древа, опадает,
Оголяясь, как провод,
оборванный ветром в ночи.
И движения сердца от края земли и до края
Задувают огарок рождественской
светлой свечи.
И весь день ноябрит…

Волшебная флейта

1.

Уже давно отшумела ранняя осень. Поляна забытья осунулась, резко постарела, словно какая-то столетняя старуха с морщинистым, зеленовато-серым лицом. Трава пожухла. Деревья оголили свои корявые тела, теряя последние листья под музыку морозных ветров. Вейко, сидя на завалинке у своей жалкой лачуги, поднес к губам флейту и создал нежную тоскливую мелодию. Вся земля Великих драконов прислушалась к грустному мотиву песни пастуха и заплакала, провожая уставший клин журавлей в южные края. Тяжелые низкие тучи легли печальным туманом на плечи деревьев Дикой пущи. Мелкий холодный дождь неприятно заморосил. А Вейко всё играл и играл свою чудесную музыку. Некогда сама богиня жизни Аладея подарила ему волшебную флейту, чтобы юноша мог даже в самых черствых душах пробуждать чувства. Никого не могла оставить равнодушным музыка пастуха: ворожея Блодияра начинала невольно насвистывать чудесную мелодию флейты, погружаясь в предсказания своего волшебного шара, красотка Мэри при звуках флейты — пританцовывать и угощать своей стряпней всех нищих и убогих в убыток трактирному бизнесу, а Магиш рыдал и злился, слыша творчество Вейко, мечтая когда-нибудь отомстить глупому пареньку за то, что тот посмел в нем разбудить мятущуюся душу. Но Вейко был под покровительством богини Аладеи, поэтому коварным планам Магиша не суждено было сбыться, пока однажды…



Весь день у мельника Ферапонта настроение было не очень. Но это было не от музыки пастушка. Или все же от нее? У Ферапонта с каждым днем все меньше и меньше огрийцы покупали муки! Его мельницы работали с прежней самоотдачей, его печи выпекали чудесные хлебобулочные изделия, но выпечку Ферапонта покупали очень слабо. Ферапонт винил в своих бедах Вейко: именно пастух своей лирикой напоминал обитателям Фэо о душе, а те, в свою очередь, переставали набивать свои животы хлебом. И мельник терпел огромные убытки.
Но однажды мельник Ферапонт прогуливался в окрестностях Усыпальницы короля Магиша. И проклятый король явился пред светлые очи зажиточного крестьянина и заговорил слащаво-вкрадчиво:
— Что, Ферапонт, не везет тебе в бизнесе?
— Не везет, царь-батюшка, — с этими словами мельник отвесил низкий поклон царской особе.
— Снова пастух сбивает людей с истинного пути сытости? — Магиш укоризненно покачал призрачной головой.
— Да замучил меня своей дурацкой музыкой! — выпалил мельник.
— Могу тебе помочь, — предложил Магиш. — Вот тебе флакон с волшебным зельем. Выпей этот отвар в полночь. Он превратит тебя на время в призрака. Ну а дальше — все в твоих руках. Отомсти Вейко.
Проклятый король рассмеялся и растворился в воздухе, а в руках Ферапонта флакон зеленоватой жидкости засверкал в вечерних лучах позднего Мирроу.
Мельник ехал по проселочным дорогам домой и думал, как бы отомстить Вейко. Напугать до смерти? Убить? Слишком просто. Ферапонту хотелось изощренной мести и он придумал…



Серебряная луна осветила силуэт Вейко. Пастух приложил к губам флейту и легкое дуновение ветра вызвало к жизни чудесную мелодию. Птицы затихли, заслушавшись нежными звуками любви и муки. Деревья зашумели последними листьями ноября. Сухие травы зазвенели вечерними росами в такт музыки Вейко.
Перед Вейко витал призрак мельника Ферапонта. Толстый румяный мельник ,окутанный голубым свечением, нагло ухмылялся бедному пастуху. Юноша был напуган до смерти, а Ферапонт ликовал от своего эффектного появления и грозно закричал:
— Вейко! Услышь мой совет! Прекращай петь о всякой возвышенной фигне! Лучше воспевай мои хлебобулочные изделия!
Пастух в знак согласия закивал головой в сторону Духа Ферапонта.
А мельник, рассмеявшись, растворился в воздухе.



С этого времени Вейко стал воспевать хлеб и труд мельника. Поэзия пастушка стала более приземленной, прозаической. Дождинки, осенние цветы, трели птиц перестали волновать воображение Вейко. Душа пастуха словно обросла какой-то железной кожей. Зато пышки, батоны, рогалики, пряники, ватрушки находили отражение в его волшебной мелодии. Все бы ничего, но вся земля Великих драконов, словно подчинившись приземленным звукам флейты, “выстроилась” в очередь за продукцией мельника Ферапонта. Обитатели Огрия стали подозрительно быстро полнеть на хлебах Ферапонта. Мельник радостно потирал свои пухлые ладошки, видя, как его мошна толстеет, а бизнес ширится благодаря бесплатной рекламе Вейко. Ворожея Блодияра, поправившись на хлебах, нечаянно раздавила свой провидческий шар. Ель в поместье раскололась пополам из-за отъевшегося Эльдрика. Тыква лопнула, так как Друмли превратился в шарик, поедая ватрушки Ферапонта. Шеара отказалась смотреться в зеркала тронного зала, заметив тройной у себя подбородок. Русалка Сорена не смогла нырнуть под воду и барахталась на поверхности, напоминая собой огромную лепешку в чешуе.
Вейко догадывался, что именно его музыка превращает обитателей Фэо в хлебозависимых существ. Пастух страдал, но он боялся гнева Духа Ферапонта. Поэтому волшебная флейта все играла и играла.
Как-то богиня Аладея наклонилась над водной гладью. На нее в отражении смотрела ужасно полная женщина с зеленой кожей.
Даже лягушки, завидев ее, богиню, рассмеялись и важно проквакали:
— Какой ужжжжжжасной стала богиня Аладея! Она стала похожжжжжей на жжжжжабу!
До слуха богини жизни донеслись волшебные звуки флейты. Ей снова захотелось съесть пирожка. Рука сама потянулась к торбе с булками, но вдруг до богини дошло, почему все живые существа так полюбили есть продукцию мельника Ферапонта.
Заглянув в зеркало истинной сути, Аладея пришла в бешенство: Вейко использовал ее магию из-за козней проклятого короля Магиша!
В ту же секунду в руках Вейко оказалась обычная флейта. Теперь музыка пастуха не неволила разум обитателей Фэо. Люди покупали хлеб у Ферапонта, но уже прежнего ажиотажа не было. Разъяренный мельник, проезжая мимо усыпальницы монарха, плюнул в сердцах на древнее захоронение и разбил флакон с магическим зельем о старинный деревянный крест на безымянной могиле.
— Вот и верь всяким призракам из королевской усыпальницы! — Ферапонт грозил пухлым кулаком невидимому Магишу, словно проклятый король ему что-то обещал.
А Вейко так мучала совесть, что его музыка вновь стала возвышенной, однако волшебной флейты ему Аладея больше не доверила. “Творец должен страдать”, — так решила Аладея, доедая необыкновенно вкусный пирожок.

Всю ночь Гидвер не спал. Ворочался с боку на бок, вспоминал мельчайшие детали преступления, а подозреваемых становилось все больше и больше. Даже Веркирий его вызвал в свои покои и отчитал, как маленького ребенка, что расследование идет слишком медленно. А какое там медленно? Вчера всё и произошло, а им, старейшинам, подавай быстрее преступника! Украдена была настольная лампа Флаввия. Мудрец от горя рыдал и рвал на своей лысеющей от умных мыслей голове волосы. Теперь мудрецу приходилось раньше ложиться спать, а он так любил писать свои научные труды по ночам! И кому могла понадобиться настольная лампа? Основной была, конечно, версия, что осветительный прибор понадобился Чигрику, дабы вытворять по ночам свою грязную работу. Увидев вора с огромной шишкой на лбу, воевода поверил в алиби Чигрика и в то, что тот во время очередного ограбления в темноте ударился о косяк двери. Другим подозреваемым был Шеймус. У шута и мудреца была давняя неприязнь друг к другу как вечное противостояние серьезного и несерьезного, науки и забавы.
— Гнать его надо с Ярмарочной площади! — в сердцах Флаввий говорил любопытным кумушкам. — Этот весельчак отвлекает своими глупыми шутками народ от науки!
Но у Шеймуса тоже было алиби: он всю ночь развлекал Шеару своими фокусами, а та хохотала на весь Фэо, как сумасшедшая.
Постепенно все хаирцы были опрошены. Даже сам Флаввий побывал на скамье подсудимых: вдруг мудрец сам себя обокрал, чтобы подставить Шеймуса? Все имели железное алиби.
Невольно Гидвер заглянул под стол ученого: там на полу в пыли лежала сумеречная монета!
— Я знаю вора! — воскликнул воевода.
Через некоторое время перед глазами стража порядка предстала Тень. Её, всю перевязанную веревками, доставила охрана Дартронга. Преступница вздохнула и пояснила:
— В ночи тень исчезает! Для существования тени нужен источник света, поэтому я и украла настольную лампу Флаввия! И потом я же заплатила мудрецу сумеречной монетой!
Флаввий взял из рук воеводы монетку. Сурового ученого позабавила ее гравировка — словно тени водят хоровод. Мудрец впервые в жизни рассмеялся и добродушно произнес:
— А обмен неплохой! Я согласен. Буду носить ее на шее на удачу как талисман. А настольных ламп у меня полно в кладовке!
Все были рады такому финалу, кроме Гидвера, ведь его старейшина упрекал в медлительности, а, оказывается, дело не стоило выеденного яйца птицы Гур!

- Суперблиц. «— Чай с бергамотом, - пояснил он. — Необходимое дополнение к магии рассвета»,
(«Отец наших отцов», Бернар Вербер).