Отель «Авалон»

или

Нелюбимым дитем начинает будильник рыдать,
Так и хочется бросить нервозно его под подушку.
И врывается в окна домов солнца злая среда,
На работу несем свои думы, печали и тушку.
По ступеням подъем, наши будни, как студень, дрожат
В надоедливой гамме простых и земных ощущений.
Где-то там, далеко, на качелях поэзий взлетает душа,
Ну а здесь мы зажаты в какой-то холодной пещере.
Моя юбка пройдет, мои туфли по лужам стучат,
Да и с вешалки зонт направляется в дождь на работу.
Только скука уже занесла свой топор палача,
Повинуясь в веках инквизитору и кукловоду.
Недопитое кофе, а смысл бытия пилигримом
Утопающих в розах садов убегает в закат.
И всё кажется мне, что, сутулясь от ветра, жизнь мимо
Пробегает под знаком стихов в самиздат.
Кофеварка мне линий судьбы напророчит не в меру,
Где тоска разливается словно сияние бра.
Дайте вишенку, сударь, десерту с французским эклером,
И лечение скуки в дикой пляске эпох от бедра.

Статуэтка «Летящий танец»

Какую бедность, Муза, ты явила
Там, где так много высказать могла, -
Где в содержаньи голом больше силы,
Чем в похвалах и вычурах стиха!

О друг мой! Не кори мое молчанье!
Вот зеркало. Взгляни себе в лицо.
Мне ль передать его очарованье?
Не грубо ль для него мое перо?

Не грех ли было бы, твой лик рисуя,
Лишь искажать его в моих стихах?
В том, что пишу, другого не хочу я,
Как всем поведать о твоих дарах.

И много больше чем мой бедный стих,
Покажет зеркало в чертах твоих.

Уильям Шекспир
Перевод Модеста Чайковского

Там, где так много высказать могла, -
................................
................................
................................

................................
................................
................................
................................

................................
................................
................................
................................

................................
Где в содержаньи голом больше силы,

1802, автор   Элпис [9] , 1563, автор   Superintendant [9] 
1570, автор   ХРЮШКА_ [17] 

Там, где так много высказать могла, -
Молчит. Ведь не имеет смысла
Словами душу жечь свою дотла,
А получать в ответ сухие числа.

И наизнанку можно вывернуть нутро,
Сыграть на чувствах стоит попытаться...?
А он все также смотрит на меня хитро,
Но лед в глазах похолоднее Марса.

Гнев, торг, отчаянье, глухая мука,
Роятся мысли бесконечно в голове...
Все затухает, боль тупеет, а разлука
Меж душами лишь крепнет всё сильней.

Прочь шелуху эмоций - здесь могилы,
Где в содержаньи голом больше силы.

"Какую бедность, Муза, ты явила",
Оставив содержанье между строк,
Где вычурность — прекрасному могила:
Не тот, кто ярок, истинно глубок.

Так в бездне вод сокрыт в моллюске жемчуг,
Но ценность видим только в перламутре,
Свет заключив в каркасе диадемы
С мечтой о розоватом свежем утре.

Но миг настанет: и красавица в шкатулку
Положит нежность и любовь морей,
Где красота до времени уснула,
Устав от бала, женских ножек и бровей.

Порою вечер так жемчужно-тих,
Что простотою слога дышит лёгкий стих.

Венок сонетов "Моя Психея"
1.

Какую бедность, Муза, ты явила
В осколках холода витражного стекла.
Есть в слабости таинственная сила,
Как в критике сокрыта похвала.

При звонкой ноте дерзко рвутся струны,
"Полёт шмеля" нам не напишет Бах.
Зато Бетховену знакомый почерк лунный.
А Стивен Кинг нам воплотит лишь страх.

У каждого свое предназначенье.
И с этим кредо обо всем пиши
И черпай смело боль и вдохновенье
На краешке томящейся души.

И не ищи ты подоплёку зла
Там, где так много высказать могла.

2.

Там, где так много высказать могла, -
Верциды прелесть Муза обнажила,
Я алый лепесток внутри сожгла.
И мне явилась сказочная сила.

Я била монстров смело и наотмашь,
Они рычали, обнажив клыки,
Ты ярость женскую, Эрато, здесь запомнишь,
И злобу ок, и огненность строки.

Устав, я проклинала только скуку.
Я берегла среди увядших роз
Верциды чуть протянутую руку
На поэтической поляне светлых грез...

Холодный мрамор называя милым,
Где в содержаньи голом больше силы.

3.

Где в содержаньи голом больше силы?
Порочна Мариэтты нагота,
Когда скрипят дубовые настилы,
Не ведая эдемского стыда.

А змей ползёт. Не с яблоком раздора,
А с яблоком познанья зла-добра.
Как будто с шарфом пляшет Айседора,
Дрожа в экстазе в танце до утра.

Бедром нагим легко полки пленяя,
По-женски мудро, иногда хитро,
Она всем обещает муки рая
С блаженством ада — странное добро.

И больше в том посуле есть греха,
Чем в похвалах и вычурах стиха!

4.

Чем в похвалах и вычурах стиха!
Идти бы по канату в мир беззвучный.
Я до тебя была почти глуха,
И в сердце был сонет из закорючек.

И в сердце был сонет из многоточий,
Из восклицаний бессловесных строк,
А твой же слог и гибок, и отточен,
Как у Атланта каждый позвонок.

Я подбирала звуки хаотично,
Не ведая изысканный курсив.
Потом сломалась. Подписала: "Лично".
И бросила свое письмо в архив.

Я — гуттаперчевая кукла мирозданья.
О друг мой! Не кори мое молчанье!

5.

О друг мой! Не кори мое молчанье!
Я просто затерялась средь веков,
Где рассыпает звёзды мирозданье
Без лишних жестов и ненужных слов.

Где альтер-эго ждёт мою Психею
В полосках ливня, в шорохе страниц
И где из сердца песня рвёт трахею
И крылья вырастают из ключиц,

Взрывая мясо, кожу, вены, рёбра...
А может, там опилки и жасмин?
И сердце из холодного фарфора.
Я — Коломбина. Ты — мой Арлекин.

Игрушечное сердце — без рубцов.
Вот зеркало. Взгляни себе в лицо.

6.

Вот зеркало. Взгляни себе в лицо.
Не укоряй меня за приступ лени.
Ты поцелован был самим Творцом,
А я же лишь создание мигрени.

В зачатом облаке я детство прожила,
И пробежала в легком танце юность.
Потом искала солнца и тепла...
Потом ушла, и к старости вернулась.

Затем устала. Выпила луну
Глазами грусти, Млечный путь лелея.
И засмеялась: "Всё-таки рискну
В своей душе родить еще Психею".

Услышала сонета вдруг дыханье.
Мне ль передать его очарованье?

7.

Мне ль передать его очарованье?
Преображенье, всполохи ресниц...
И в окнах розы на хлопчатых тканях,
И Excel чуть бухгалтерских таблиц.

И синтезатора раздавленные звуки,
И благовест неродственных церквей.
И миг прощания, и долгий год разлуки,
И теплой грусти полон "Yesterday".

Кинжал с драконом, трещина на раме.
И благовоний что французская ваниль.
И фотография застыла в Инстаграме,
Познав в редакторе холодный ретро-стиль.

И слог всё тот же, мироздание старо.
Не грубо ль для него мое перо?

8.

Не грубо ль для него мое перо?
Мне лестница являет лик Montmartre,
Где, взявшись за руки, войдем с тобой в бистро,
Почувствовав богемы звучной мантру.

И Эйфеля железные тиски,
Бордо Парижа, сладкий сон испанки.
И Ренуара крупные мазки,
Аукцион, и с Геркулесом франки.

Взгляд Жанны Самари, изысканный гламур,
Дрожание французское гортани,
Где "Вечная любовь" и Шарль, что Азнавур,
И бутики Италии Armani.

Познать бы эрос во французском поцелуе!
Не грех ли было бы, твой лик рисуя?

9.

Не грех ли было бы, твой лик рисуя
И оживляя холст в сияньи серых луж,
Montmartre, Шекспира вспоминать нам всуе,
Ведь "Гамлет" не знаком с созданьем «Мулен Руж».

Он вопрошал, не ведая ответа,
Он слабость принимал за гуманизм.
Быть двойником советника Лаэрта?
Сражались, проклинали и дрались.

Венок сонетов — сон и тень Шекспира.
Зажатый в рамки слог в агонии строки.
Вкус юности — ванильный вкус пломбира.
Вновь Ренуара крупные мазки.

Творя пейзаж на узких чердаках,
Лишь искажать его в моих стихах?

10.

Лишь искажать его в моих стихах?
Но Notre-Dame горит безжалостно и глупо,
Где Квазимодо ярость, боль и страх
Рождаются над Эсмеральды трупом.

Где козочка трагедии Джали
И жизнь прекрасна при последнем вздохе.
И снова взгляд глубокий Самари.
И дикий танец, и цыганка в профиль.

И Сены чуть зажатый коридор
С легендами о нищих трубадурах.
И вычурный барокко стиль-декор,
Людовиков аукцион в гравюрах.

Гламура Елисейские поля...
В том, что пишу, другого не хочу я.

11.

В том, что пишу, другого не хочу я,
А, впрочем, мюзиклы Шекспира живы здесь.
«Ромео и Джульетта» душу нам врачуя,
Откроют музыкальный занавес.

Монтекки, Капулетти, страсти и законы,
И юных жажда жизни и любви.
И гимн свободы "Короли ночной Вероны".
Финал. Трагедия. И гибель. C'est La Vie.

Французской булки аромат. Кафе. И скрипка.
Поэзии изысканный бомонд.
Вольтера статуи ирония в улыбке.
Шансона ностальгический аккорд.

Версаля образ в тонких зеркалах.
Как всем поведать о твоих дарах?

12.

Как всем поведать о твоих дарах?
Любовь, ответь, венка сонетов мало,
Чтоб передать всю гамму чувств в стихах
Шекспировской гармонии начало.

Чтоб подбирать и рифму, и слова,
Считая строки, не забыть о вечном.
И если Сена далеко, Нева
Нам отразит в движеньи вод путь Млечный.

Коль нет Невы, годится даже Днепр.
Мерцанье звезд везде одно и то же.
Поэт везде — соцветие манер,
Не паяц, не безликий он прохожий.

Он не осудит мельниц ветряных,
И много больше чем мой бедный стих.

13.

И много больше чем мой бедный стих
Венок сонетов грезит в Авалоне.
Как медуница в травах луговых,
Подобен он чарующей короне.

Не той, что страх вселила нам в сердцах,
Захлопнув двери сказочных чертогов.
А той, что лилии подобна на волнах
Возвышенных прекрасных монологов.

Прости, Шекспир, что грежу, как могу,
Всей географии сонетов преисполнясь.
Я словно яблоня цветущая в снегу,
А иногда — и сонм горящих молний.

А иногда мой образ слишком тих
Покажет зеркало в чертах твоих.

14.

Покажет зеркало в чертах твоих
И неприступность каменной ограды,
И горечь прозы, что мой бедный стих
Познал в кафе с горячим шоколадом.

Чрез будни познаем полет души.
И пишем вновь подобие ремейка.
Хранят покой в библиотеке стеллажи,
Воспоминаний в парке на скамейке.

Нам хорошо, поэзия, вдвоем,
Давай немного почитаем "Лира".
В беседке спрячемся, станцуем под дождём,
И в монологах оживим Шекспира.

Есть в слабости таинственная сила.
Какую бедность, Муза, ты явила.

15.

Магистральный сонет
Какую бедность, Муза, ты явила
Там, где так много высказать могла, -
Где в содержаньи голом больше силы,
Чем в похвалах и вычурах стиха!

О друг мой! Не кори мое молчанье!
Вот зеркало. Взгляни себе в лицо.
Мне ль передать его очарованье?
Не грубо ль для него мое перо?

Не грех ли было бы, твой лик рисуя,
Лишь искажать его в моих стихах?
В том, что пишу, другого не хочу я,
Как всем поведать о твоих дарах.

И много больше чем мой бедный стих,
Покажет зеркало в чертах твоих.
Уильям Шекспир
Перевод Модеста Чайковского