[ШУТКА] Игрок 16 уровня был убит зомби 4 уровня! Очевидцы сообщают: перед смертью воина зомби улыбнулся ему и сказал: "Привет, зятёк!".
Событию «Ноябрь – нашествие мертвецов»
и твиттеру игры
авторская выдумка посвящается.
Тарам – почти мальчишка, четырнадцать лет. Ничего не умеет, дальше двух-трёх часов пути от столицы никогда не уходил. Сейчас, повалившись на остатки жёсткой и мёртвой осенней травы, судорожно хватая воздух ртом, чувствуя, как сильно трясутся поджилки, он клянётся себе, что больше вообще её не покинет... Если вернётся.
Дождь хлещет, как кровь из зарезанной свиньи. В паре метров от себя уже ничего не увидишь кроме плотной завесы капель. Страшно, холодно, хочется забиться под какое-нибудь старое поваленное надгробие и сжаться, сидеть тише мыши до самого конца. Ведь когда-нибудь это всё прекратится… Обязательно должно подойти к концу! Зомби, упыри – к этому в Фэо не привыкать, однако никогда ещё умертвия не забредали к самым усыпальницам! Здесь только на оживлённого скелета наткнуться можно, но… но тогда здесь эти чудовища отку-у-уда?!
Тарам зажмурил глаза и хотел тряхнуть головой да ущипнуть себя, чтобы проснуться, однако повалившийся рядом человек нашёл силы подняться, после чего дёрнул мальчишку и враз поставил на ослабевшие, негнущиеся ноги. Так сильно и резко, что аж зубы клацнули, едва язык себе не откусил.
– Отходим назад! – воитель в неизвестных даже сыну оружейника латах отдавал приказы быстро, свистящим шёпотом на выдохе; его лицо жутко скривила гримаса боли.
Разжав пальцы левой руки (правая висела плетью, а рукав, наверное, можно было выжимать – так сильно ткань подлатника пропиталась кровью), коей придерживал паренька, он косо размазал красную струйку, изрядно размытую стекавшей с коротких волос водой, но всё равно заливавшую глаза.
Бледный, немолодой, поседевший за несколько часов, водивший по сторонам пустым, почти безумным взглядом – таким запомнился юнцу спаситель, появившийся на крик и в буквальном смысле вырвавший «добычу» из гниющих рук чудовищных существ. Но только потом, ибо сейчас рядом находился просто живой человек, спасающий свою и чужую жизни.
– Ч-что? – Тараму показалось, будто он ослышался. Впрочем, неудивительно: в обрушившейся на них бешеной гонке по кладбищу не хотелось верить ни собственным глазам, ни ушам, ни ощущениям сна и яви.
«Назад» – это дальше через могилы, в сторону кряжа Кайар. Путь по кладбищу мимо зомби, упырей, вурдалаков…
Додумать мысль и испугаться уже по-настоящему, осознав, воин не дал – снова дёрнул, наклонился к самому лицу и рыкнул, точно раненный, но опасный зверь:
– Отходим! Быстро! – он толкнул Тарама, принуждая идти. – Нам не пробиться в О’Дельвайс!
Это звучало как приговор. Совсем напуганный творящимся вокруг безумием, мальчишка вдруг застыл, уставился на мужчину недоверчиво, никак не мог взять в толк: ослышался ли? По ту сторону белых стен царит мир, находящемуся за ними люду выдумкой кажется любое бедствие. «Не пробиться в О’Дельвайс» - это значит… это… это смерть!
Словно прочитав его мысли (или же поняв, что дальнейшее промедление действительно принесёт им гибель), воитель проговорил:
– Моя жена умерла два месяца назад, – медленно, тяжело давались слова. – При родах. Сейчас я развалил её от ключицы до рёбер. Она там. Х… – его голос неожиданно дрогнул, губы свело судорогой бесслёзного плача, – ходит... Бежим, паршивец! Быстро, хватит глазами хлопать!
***
Позднее говорили, будто всё случившееся – дело рук Чионьского чернокнижника, возжелавшего подчинить Фэо силой оживлённых мертвецов. Позднее сотни героев похвалялись тем, сколько гниющих трупов они порубили, пока сам маг не возглавил ужасную армию и не попал под клинки славных бойцов О’Дельвайса и Клесвы. Позднее многие вспоминали совершённые подвиги, улыбались и шутили за кружкой пива.
Тарам всегда вздрагивал и спешил отойти подальше, когда начинали говорить о тёмном чародее или его рати, потому что помнил дождь, кладбище, боль многочисленных ссадин и холод камня за спиной, темноту склепа, в котором два чудом выживших человека нашли себе пристанище.
В дрожь бросало лишь от воспоминания о том, как они сюда шли.
Зомби – неповоротливые, медлительные существа. Едва ли будут опасны для умелых бойцов. Однако, если ты всего лишь подросток или ранен так серьёзно, что силы тают на глазах, то берегись! Кровь нежданного помощника притягивала мёртвых чудовищ, как магнит; сколь бы тихо они не передвигались между могильных плит, то и дело возникавшие из-за дождевой завесы зомби останавливались, издавали непонятные, но страшные звуки и водили из стороны в сторону головами, чуя багряные капли жизни. Тарам замирал, словно мышь перед змеёй, но мужчина дёргал его за одежду и приказывал отползти назад, медленно и осторожно отодвигаться до тех пор, пока мертвец не терял «след».
Тех оказалось слишком много. Мальчишка часто ловил на себе странный, полный сомнений и злости взгляд, видел отчаяние на лице раненного воителя, хоть причин для раздражения в своём послушании найти не мог. Боялся до жути, цеплялся за спутника поневоле, морщился, когда приходилось отползать через грязь и лужи…
Внезапно тишину склепа разбил слабый и тихий голос:
– Я понял, что именно ей не понравилось.
– В смысле? – собственный голос, подхваченный эхом, показался неестественно громким, искажённым, заставил вздрогнуть.
– Гроб, – пояснил воитель, вздохнув. – Крышку украсили вишенками. Резьба такая. Наверное, ей пришлись не по нраву вишенки. Вот и вылезла, чтоб негодование своё высказать.
Тарам молчал, не понимая. Через пару мгновений вспомнил, как спаситель говорил о жене (наверное, важное, но совсем не отпечатавшееся в памяти до смерти напуганного паренька), но хорошего ответа придумать не успел, ибо собеседник снова открыл рот:
– Ладно, скверная вышла шутка, – он протяжно выдохнул сквозь зубы (быть может, пошевелился и растревожил рану?), отчего следующие слова получились скомканными, а звучание их искажалось болью: – Ардарий. Можно просто Даром называть.
Никакой реакции кроме кивка, незаметного в темноте склепа. Помолчав ещё немного, воин спросил:
– А ты кто?
– Тарам. – единственное, что удалось сказать.
Страшно, сидеть нужно тише воды, а спутник с разговорами лезет… Вообще, не умирать ли он надумал от раны? Поэтому бредит, болтает! Представив себя в склепе рядом с мертвецом, мальчишка вздрогнул уже не от ноябрьской стужи.
– Рад знакомству.
– Я тоже.
Разговор не клеился, Ардарий молчал. Через несколько минут Тараму, напрягавшему слух в надежде услышать дыхание или рождённый движением шорох, стало казаться, что воин действительно помер.
В вымороженном последним месяцем осени склепе было зубодробительно холодно, пальцы ног почти не ощущались. Пахло плесенной сыростью, затхлостью и многолетней пылью. Ардарий открыл вход при помощи заклинания, но сил или знаний снова запечатать склеп магией, чтобы совсем отрезать себя от зомби, не нашлось. Двери посмертной обители подпёрли снятой с гроба тяжёлой плитой. Из последних сил воин сумел сотворить крохотный огненный лепесток, ненадолго осветивший их убежище, выхвативший из плена мрака статуи в углах, небольшое помещение с низким каменным потолком, ниши для гробов вдоль стен и самого обыкновенного мертвеца-хозяина в «употреблённом» ими гробу. Последнее проверили просто: стукнув костяшками по лбу покойника, Дар бросил в его адрес короткое, но очень сочное и пошленькое словцо. Труп никоим образом на вопиющее неуважение не отреагировал, чем окончательно развеял всякие сомнения на свой счёт и заслужил ещё несколько ругательств, когда маг сообразил, что только что трогал неизвестно сколько лет пролежавшее здесь иссушенное тело. Видимо, Ардарий относился к числу очень брезгливых людей, раз сумел обратить внимание на такую ерунду: сам Тарам давно не замечал грязи, покрывавшей всю одежду, в голову не приходило отряхнуться.
Единственным чувством, всецело завладевшим сознанием, оставался страх. Боязнь, что их найдут, и не выдержит дверь, рассчитанная на потуги простых расхитителей могил, а не нежити. Представлял, как заново окажется близко-близко к зомби, который с сиплым хрипом протянет руки к живой плоти, дохнёт в лицо вонью разложения, как зубы вцепятся в тело и будут рвать, рвать больно, рвать без конца… Что, если Дар уже мёртв и вот-вот станет одним из них? Здесь даже спрятаться негде!
Голос Тарама, когда он заново попытался начать разговор, постыдно сел, дрожали губы:
– Мы совсем не можем пробиться в О’Дельвайс?
Теперь хотелось говорить о чём угодно, лишь бы вновь не воцарилась страшная тишина. Ведь пока говоришь, знаешь, что твой собеседник жив и не перешёл в реальность ни один из навеянных фантазией кошмаров…
Ответ последовал с промедлением:
– М-м-м… можем, – видимо, вопросом он разбудил действительно провалившегося в сон воина, - если я брошу тебя, то пробьюсь даже с такой раной. Зомби опасны, когда навалятся всей толпой. Если не стану медлить, отвлекаться на тебя и защищать, то прорвусь.
Внутри у Тарама всё похолодело от спокойного и честного ответа. Для него любое чудовище представляло опасность, но опытный боец не первый год держит топор. Ардарий-то пробьётся… Но кто он вообще? Вдруг только шутит, пугает, чтобы не сотрясал воздух словами излишне напуганный мальчишка?
– А ранг у тебя какой? – тихонечко, робко и с неоправданным недоверием к словам спасителя уточнил Тарам.
– Шестнадцатый. А твой?
Воин поинтересовался скорее из вежливости, чем из желания узнать очевидный и с первого взгляда, брошенного на паренька, понятный ответ. Но отвечать пришлось честностью на честность, потупить взор:
– Второй.
– Вот поэтому не можем. Бросить другого и спасти себя… – кажется, Дар пожал плечами. – Мало чести.
Слова успокаивали лишь чуть-чуть. С одной стороны, тот факт, что он не останется один, воодушевлял. С другой… Ведь воитель не сказал «Мы обязательно выберемся»? Значит, возможен любой исход.
– Тогда… Что ты будешь делать, если со мной не пройдёшь, но не бросишь?
Мужчина негромко хмыкнул, поняв чужой страх:
– Ждать утра, конечно же! Может, с рассветом они исчезнут. Некоторые формы магии не любят солнечный свет. Если наберёмся терпения и подождём…
Ардарий еще продолжал говорить, но обнадёженный мальчишка вскоре потерял нить его рассуждений. От кровопотери человека клонило в сон (рану он только здесь смог абы как перемотать вынутыми из рюкзака бинтами), мысли путались, и речь из-за этого становилась странной, непоследовательной. Вскоре замолк.
Спросить «Но если они не исчезнут?» Тарам не осмелился.
***
Они просидели внутри до рассвета, затем до полудня. Время от времени Ардарий выныривал из омута мутных видений, просил Тарама подойти к выходу и прислушаться. Некоторое время слышались лишь звуки природы: едва-едва долетали шорох ветра в кронах или карканье воронья. Затем напряжённый слух улавливал подволакивающие шаги или гортанные хрипы. С каждым разом они раздавались всё ближе. После «отчёта», состоявшего из неизменного ответа «Там, рядом» Ардарий надолго замолкал.
Зомби чувствовали его кровь.
Одного Тарам не мог взять в толк: почему нельзя даже попробовать добраться до города? У воина шестнадцатого ранга должен быть ездовой зверь, стоящий целой сотни зомби, снадобья и амулеты призыва боевых мороков! Почему боец, имеющий под рукой подобный арсенал, не может довести до ворот и себя, и спутника?
Только через несколько часов юнец набрался дерзости спросить. Робел в присутствии сильного бойца, страшился действительно надоесть бесконечными расспросами и остаться один на один с полчищами мертвецов.
– У тебя разве нет эликсиров, которые заживляют раны?
Ответил Ардарий нехотя:
– Были. Я на кряже ночевал. Пока спал, какой-то паршивец залез в рюкзак и всё украл: деньги, зелья, ингредиенты, подарок для сестры, амулеты. А беронца дохляки снаружи задрали. Говорю же, – он повысил голос и заговорил так, словно оправдывался перед самим Багуроном, – если навалятся всей гурьбой, то никакого спасения нет! Поездка мирной была, драться не собирался, всех прочих зверей не брал – жрут много. Вот и прогорел на собственной скупости.
Он снова что-то говорил, но мальчишка уже не слушал, враз утратив интерес к происходящему вокруг. Вспоминал дом, строгих родителей, своё желание тайком от них покинуть город и отправиться на поиски таинственных кладбищенских огоньков… Потом снова проговаривал, безмолвно шевеля губами: «Бросить другого и спасти себя… Мало чести».
– Одна надежда: сокланы найдут. – совсем жалко и устало закончил Ардарий, прежде чем вновь попасть в сети дрёмы.
Скажи он подобное чуть раньше, упоминание о клане обнадёжило бы Тарама, но теперь душу охватило странное, равнодушное оцепенение. Ибо понимали оба: шансы покинуть кладбище живыми с каждым мгновением уменьшаются.
К вечеру снова начался дождь, и очень хотелось есть.
Утром Ардария не стало.
***
Хоть немало времени прошло с тех пор, Тарам по-прежнему хорошо помнит начало очередного дня. Почему «очередного»? Часы, проведённые в склепе, холод и острое чувство голода растягивали время. Казалось, не сутки просидели они во мраке, а целую вечность прожили, изредка обмениваясь фразами и равно понимая: вместе не выберутся. Либо один спастись сумеет, либо обречены оба.
Наверное, он мог сыграть в героя, сказать: «Ты – хороший воин, спас мне жизнь. Позволь возвратить долг. Выбирайся один и оставь меня. Я не пойду», помереть здесь от голода или рук оживших мертвецов, обрести вечную жизнь в людской молве, которая непременно подхватит рассказ Ардария… если тот захочет поведать историю о маге шестнадцатого ранга, не сумевшем совладать с какими-то мертвяками, конечно же.
Почему-то Тарам был уверен: не расскажет, смолчит. Значит, и его, Тарама, родня правды никогда не узнает. Мать будет ждать нерадивого сына домой каждый вечер, просыпаться от всякого скрипа посреди тёмной ночи; отец станет реже бывать под крышей притихшего дома. Наверное, сочтут его сбежавшим и забывшим об их доброте, строгости из желания защитить от ошибок и слишком сильной горечи разочарований…
Но сказать «Иди, я останусь» значило не сомнительный подвиг совершить – самоубийство. Человек боится не смерти, а той пустоты, что приходит за ней, не верит в возможность своего полного исчезновения из мира. Быть может, заступится Шеара и не даст погибнуть зазря?
Сколь бы сильно не хотелось верить в божественное вмешательство и предрасположенность фортуны, мальчишка догадывался: останется – пропадёт. Поэтому молчал, раз за разом собираясь с силами, дабы произнести вертевшиеся на языке слова вслух, но холодел от страха и продолжал молчать, сомневался. Вдруг действительно придёт клан, спасут, а он успеет умереть, и смерть эта не будет стоить не то, что добрых слов – ломанного гроша?.. Только шаг разделяет героическую смерть и глупый поступок; важно не ошибиться в направлении, стоя между ними.
В мучительной тишине, тягучей и вязкой как мёд, проходили часы.
Спасение всё же пришло, но не в том обличии, в коем жаждал узреть его юнец. Не сошла с небес златовласая Шеара, не обрушился на мертвецов гнев Дракона, не зазвучали боевые кличи чужого клана. Просто Ардарий вдруг шатко поднялся, неразборчиво бросил ругательное словцо и велел разминать ноги.
– Зачем? – столь внезапным оказался переход от бездействия к делу, что Тарам не сразу уловил суть.
Но, поняв, растерялся вновь, ибо Ардарий намеревался покинуть склеп. Вмиг всколыхнулись волной былые страхи о том, что соратнику надоест разыгрывать из себя героя и он уйдет за порог спасать собственную жизнь.
Воин молчал, не отвечал на брошенное в исступлённом отчаянии «А я?», тем самым только усиливал страх и уверенность: бросит, промолчит, никому ничего не скажет! Наверное, именно такого исхода стоило ожидать. Ведь сколько живут красивые обещания и слова о чести, если рана рвёт руку дикой болью, от жара мутится разум, да голод не отпускает ни на мгновение?..
– А ты… – упали, как топор палача, тяжелые слова, – выберешься отсюда, когда я уведу их подальше.
Секунду, всего лишь секунду в выстуженном склепе царило молчание.
– Ч-что?
– «Ч-что»? Я смотрю, это твое любимое слово, Тарам? – Ардарий заговорил зло, быстро, раздражённо, но тут же сбавил тон, будто сам едва удерживал страх в узде; дальнейшие указания диктовал спокойно, неторопливо, почти без эмоций. Словно мысли его витали где-то очень далеко от кладбища и старого склепа. – Ты побежишь так быстро, как только сможешь, ни разу не упадёшь, не промедлишь в попытке оглянуться и не рванёшься обратно спасать меня в приступе бессмысленного благородства. В О’Дельвайсе найдешь клан Горящих Отвагой Сердец и скажешь женщине Изи, что я её люблю. Через пару недель, когда с зомби разберутся, посетишь Клесву, отыщешь чету алхимиков Каранд и передашь моим родным: «Если бы я ещё мог что-то изменить, то многое бы сделал иначе. Мне жаль». Пожалуй, это всё, что можешь сделать ты. Запомнил? Горящие Отвагой Сердца – Изи; поселение Клесва – алхимики Каранд. А сейчас…
Тяжёлая рука воина опустилась на плечо Тарама, когда тот подошёл к мальчишке:
– Я выйду, решил. Досчитай до семидесяти и выходи наружу. Думаю, этого времени хватит, чтобы все окрестные твари пошли ко мне, – глубоко вздохнув, Ардарий чуть сильнее стиснул плечо и, наверное, улыбнулся, ибо неожиданные мягкие нотки согрели голос сурового бойца. – Ты пройдешь, Тарам, вырастешь и станешь великим воином. Ну, веселей! Обо мне когда-нибудь сложат сказки, в них обрету вечную жизнь. Умереть не зазря – лучшее, о чём могут мечтать те, кто посвятили жизнь войне. Умереть, но спасти другого – это, Тарам, не «зазря».
А потом он вышел. Тарам досчитал до семидесяти и бежал, что было мочи, слышал позади звон клинка, чувствовал вонь горелой плоти и, едва звуки стихли раньше, чем могло приглушить расстояние, понял: этим утром Ардария, спасшего ему жизнь, не стало.
***
С тех пор прошло несколько месяцев, но Тарам до сих пор не любит вспоминать то слякотное утро, когда другой человек заплатил за его жизнь непомерно высокую цену.
Он, вернувшись домой, честно попытался отыскать клан Горящих Отвагой Сердец, однако те покинули столицу за несколько часов до возвращения мальчишки. Больше Тарам их не видел.
Не пытался найти сам из пустого страха перед незнакомой женщиной Изи: как сказать ей, наверняка влюблённой, что желанный человек навсегда потерян, мёртв или же топтал кладбищенскую траву в толпе других покойников, уничтоженных в битве с Чионьским чернокнижником? Не мог найти в себе силы посмотреть ей или алхимикам в глаза, признать, что именно он стал причиной гибели другого человека. Ведь, не сунься неумёха-паренёк искать свои огоньки, пробился бы Ардарий в О’Дельвайс, нашёл возлюбленную и однажды сам сказал родным всё, что хотел. Не мог.
А однажды не удержал груз вины в себе, выболтал всю историю какому-то менестрелю, игравшему по вечерам в трактире. Уже потом, когда поздно стало хвататься за голову и что-то менять, понял, какого же дурака свалял.
Ибо с того дня пошла по Огрию гулять запущенная зубоскалом-певцом шуточка про воина и мертвецов. Услышав её, люди покатывались со смеху, бросали барду медь и серебро, но никогда не задумывались о том, что могут смеяться над чьей-то отнюдь не настолько забавной гибелью.
Тарам же, краем уха частенько слыша очередной пересказ сей прибаутки, прикрывал глаза, глотал злые слёзы и жалел, что невозможно каждому шутнику объяснить разницу между потешной выдумкой и настоящей, страшной, непобедимой смертью ради жизни другого существа.
